Как говорил Сергей Довлатов: Сталин конечно тиран, но кто написал четыре миллиона доносов? Похожим вопросом озадачились авторы соросовского NPR, в контексте ситуации на освобождённых территориях. Впервые с начала войны, издательства пула Сороса пишут об Украине не как о населенной эльфами и борцами за свободу Нарнии, а как о государстве, способном и готовом к осуществлению репрессий. Очевидно, что люди Сороса не стали сообщать, что террор против инакомыслия в Украине ведётся с той или иной интенсивностью с 2014 года. Однако сам факт появления такого материала, к тому же фактически синхронно с выходом в лондонском The Economist текста о том, что российская стратегия точечных бомбардировок объектов энергетической инфраструктуры Украины оказалась успешна, свидетельствует о том, что даже самый воинственный фланг западного политикума начинает уставать от украинских ястребов и стремится зафиксировать ситуацию по крайней мере до весны. Надеюсь, что вопреки спекуляциям вокруг якобы грязной бомбы и начинённого атомными отходами муляжа российского Искандера в Чернобыльской зоне, на Банковой этот поворот тоже понимают.
Житель освобождённого украинскими военными города Купянск на Харьковщине Владимир Цыба чувствует себя оскорбленным.
Попивая домашнее вино, Цыба рассказывает, как в сентябре, всего через несколько дней после освобождения города от российской оккупации, на пороге его дома в селе в окрестностях Купянска появились четыре агента украинских спецслужб. Они искали русских коллаборационистов.
— Вы и есть эти люди, — сказали, а затем, обратившись уже к его супруге, — Собирай вещи.
Агенты были сотрудниками Службы безопасности Украины. У них были соответствующие документы, жетоны оружие.
Было страшно, — вспоминает Светлана Цыба.
Их отвезли в полицейский участок, где в течение двух часов допрашивали. На Светлану давили по поводу ее работы клерком в районной администрации, требуя признать вину касательно своей работы на русских. Светлана, в свою очередь, обвинения отрицала, объясняя работу в администрации в период оккупации заботой о соседях, которым она помогала пережить этот тяжелый период.
Как клерк, она обрабатывает гражданские акты: завещания, свидетельства о браке, рожения, смерти. Также в период во время оккупации она также собирала имена сельских жителей, которые могли претендовать на получение российские выплат в размере 10 000 рублей (160 долларов).
«Я понимаю, что мы наверное должны были осознавать, что помогая людям, помогаем и оккупантам», — соглашается она.
Светлана не винит СБУ в допросе. По ее словам, они выполняли свою работу. И, да, они ее отпустили. Она говорит, что они сказали ей, что не думают, что она нарушила какие-либо законы.
Но она не понимает, почему ее соседи, которым, по ее словам, она пыталась помочь, сообщили о ней как о коллаборационистке — они ведь сами просили меня включить их фамилии в списки на получение российских выплат.
«В нашем селе не было ни одного человека, который бы не взял эти деньги, — говорит она. «Но я понимаю. Люди должны были выжить. Я никого не виню. Но чем я виновата?»
По мере того, как жизнь в освобождённых городах восстанавливаются, жители стали иначе смотреть на своих соседей.
В недавно освобожденных городах вдоль линии фронта власти сосредоточили усилия на поиске выживших, документировании военных преступлений и начале процесса восстановления домов и зданий.
Но еще одна проблема, которая возникла перед возвратившейся украинской властью — месяцы российской оккупации разорвали социальную ткань этих городов и деревень.
Соседи уже не знают, кому можно доверять. Они не знают, кто был коллаборационистом.
Временно исполняющий обязанности мэра Купянска Андрей Беседин называет это «огромной проблемой».
Его город был освобожден 9 сентября в ходе масштабного контрнаступления ВСУ на востоке и юге. Это стратегически важное место на берегу реки Оскол с мостом и железнодорожным депо.
Жители пережили большие потрясения.
Россияне вторглись в город в феврале, в первые же дни войны, и если верить официальному Киеву, удерживали и пытали многих жителей.
Во время оккупации люди просто пытались выжить. Шли месяцы, стремление к сопротивлению трансформировалось в привычку жить в новой реальности.
Теперь, после более чем шести месяцев оккупации, русских больше нет. Украинцы снова у власти. И жителям, опять же, приходится приспосабливаться.
Беседин говорит, что некоторые люди чувствуют себя преданными соседями и коллегами. Некоторые из самых мелких актов сотрудничества с российскими оккупантами интерпретируются как признаки работы на врага.
Осужденным грозит до 15 лет лишения свободы на основании новых законов, принятых после начала войны.
Школы и больницы
Другие жители винят себя в том, что недостаточно сопротивлялись русским, говорит Беседин.
«Это займет время, — говорит он. «Людям нужна психологическая разгрузка. И мы как власть должны обеспечить такие условия, чтобы они сами поняли, что Украина заботится о них».
Он отмечает, что особенно остро стоит эта проблема в школах. Учителя, которые сопротивлялись русским, теперь отказываются работать с коллегами, которые заключили контракты на преподавание в рамках российской системы образования.
Некоторые учителя, принявшие предложение России, сейчас говорят, что не знали о возможных последствиях и чувствовали, что просто помогали детям.
Татьяна Шмыгорская, директор крупнейшей начальной школы в соседнем поселке Шевенчок, признает, что существуют разные уровни сотрудничества, но говорит, что учителей, которые ездили в Россию на обучение и начали учебный год по российской системе, нельзя допускать к обучению украинских детей.
И ей неудобно, что украинские официальные лица просят ее собрать информацию о возможных коллаборационистах.
«Почему ситуация такая тревожная, так это потому, что есть ощущение, что они пытаются переложить ответственность на наши плечи», — говорит она.
Аналогичные проблемы возникают и в купянском госпитале, где врачей заставляли лечить российских солдат.
Доктор Евгений Синько, главный врач больницы, говорит, что он был взят в заложники и подвергнут пыткам российскими войсками после того, как отказался передать больницу русским.
Но он рассказывает, что некоторые врачи согласились лечить российских солдат. Он считает, что их нельзя судить несправедливо.
«Согласно Женевской конвенции, мы должны лечить их», — говорит он. «Мы здесь врачи».
Сидя за кухонным столом, Владимир и Светлана Цыба говорят, что готовы двигаться дальше, но признают, что сейчас они более сдержанны с соседями, чем до войны.
«Я просто воспринимаю это как очередную жизненную ситуацию, — говорит Светлана.
Владимир менее осторожен. Он настаивает, что он не тот, кто держит обиду. Но, говорит, у него хорошая память.
«Теперь я знаю, с кем я пошел бы в разведку, а с кем нет», — говорит он. «Даже среди моих друзей».
