Сразу после начала полномасштабной войны против Украины в российском культурном сообществе начались дискуссии о роли культуры вообще и культурных деятелей лично в освещении текущих исторических событий. Ну а поскольку значительная часть представителей культурного истеблишмента последних 30 лет Россию покинула, то создание новой, «патриотической» культуры стало для оставшихся задачей номер один. ЛИБЕРАЛ неоднократно писал о спорах вокруг Z-искусства, приводил его наиболее выдающиеся кинематографические образцы. Теперь очередь дошла и до литературы.
Несколько недель назад в российском издательстве ЭКСМО-АСТ, запустившим по такому случаю специальную «патриотическую» серию под руководством писателя Германа Садулаева (известен в первую очередь тем, что в 2010 году после его слов о том, что многие юноши в Чечне становятся геями в связи с невозможностью сыграть достойную свадьбу с девушкой, Рамзан Кадыров назвал его шизофреником и отказался считать чеченом). В этой серии и вышла повесть петербургской журналистки, специализирующейся на театральной критике Валерии Троицкой «Донецкое море».
Писатели и критики круга Захара Прилепина немедленно объявили этот текст будущим бестселлером и начали активно его пиарить. ЛИБЕРАЛ тоже прочитал «повесть о взрослении в воюющем Донецке, которая будет интересна людям любого возраста».
Скажем сразу: не будет. Вообще никому. Итак, рассказываем.
Весной-летом 2013 года 15-летняя жительница Донецка Катя Ковалева почему-то постоянно чувствует тревогу и беспокойство. Аналогичные чувства испытывает и её тетушка, приехавшая навестить брата, Катиного отца, из России. Правда, в этом есть: в первой половине 2013-го отношения РФ и Украины достигли наиболее комфортного для населения обеих стран уровня: фантастически дешевые авиабилеты в российские города, новый аэропорт в тогда ещё украинском Крыму, взаимные туризм и бизнес, многочисленные российско-украинские культурные и образовательные проекты. Однако на фоне всего этого у граждан то и дело мелькало какое-то беспокойство непонятно о чем.
Однако дальше начинается какая-то немыслимая лажа, а точнее, клюква, в духе «Ворошиловграда» Сергея Жадана или произведений Владимира «Адольфыча» Нестеренко о киевском криминале 1990-х, которые были очевидно направлены на российский рынок как образцы «туземного» стиля и были приняты на ура как либеральной, так и патриотической критикой. Кто же мог тогда предположить, в каких нацистов всего лишь через несколько месяцев превратятся эти влюбленные в русскую культуру мужички?
У ЛИБЕРАЛА нет точных сведений о том, бывала ли Валерия Троицкая на Донбассе. Её повесть позволяет предположить, что, скорее всего, нет, а текст написан по многочисленным трэвел-блогам россиян на Донбассе. По крайней мере, стереотипизация героев и незнание донецких реалий в повести зашкаливают.
Вернёмся к тексту. Катя живет с красавицей мамой (род занятий которой остается за пределами текста), младшим братом и 45-летним папой — в свое время он окончил военно-морское училище в Калининграде, однако после распада СССР вернулся на родину, устроился оперуполномоченным, но вскоре получил ранение и был вынужден уволиться. Теперь он, по протекции друга, одноногого воина-афганца, работает водителем у некоего начальника. Папа Олег свою работу не любит (вспоминается анекдот «я хочу, шоб вы мене возылы»), а любит только свою семью и День Победы — главный, по версии Троицкой, донецкий праздник в 2013 году. Папой недовольна и мама: ей странно, что он не может или не хочет найти себе работу поприличнее и поденежнее. Странно стало и ЛИБЕРАЛУ: Донбасс, как известно, порожняк не гонит, и трудно себе представить, что человек с хорошим образованием и интересным трудовым опытом не может найти себе работу поприличнее. Впрочем, папа Олег — эскапист и ностальгист. Детям он подсовывает «Белого Бима Черное Ухо» и «Молодую гвардию». Катя с восторгом читает, а младший брат Рома бежит от книжек, как от чумы, и становится закладчиком. Впрочем, закладчиком-неудачником: чтобы отдать долг суровым драгдилерам, ему приходится стащить деньги из материной заначки. Вину берет на себя воспитанная в героических традициях Катя. И, кстати, правильно делает: мать её и так недолюбливает и поколачивает при каждом удобном случае — так что одной оплеухой больше, одной меньше, уже не важно.
Тем временем в Киеве происходит госпереворот, начинается «Русская весна» — как, что и почему происходит авторка написать то ли постеснялась, то ли вообще не знает. События 2 мая в Одессе потрясают всю семью, но по-разному. Папа Олег отправляется на баррикады, мама настаивает на немедленном отъезде на территорию Украины. Катя, что немудрено, с матерью ехать не хочет. «Катя, ты в него характером. Ты не понимаешь, из-за своего глупого упрямства не понимаешь многих важных вещей. Мы оказались… в эпицентре бури. И нам отсюда надо выбираться. Я тебе только добра желаю. Пойми, все очень серьезно. Они полезли в политику, а их туда никто не звал. Может, твой отец вообразил, что он Олег Кошевой? Ну тогда он и конец свой должен знать. А они носятся по городу, думают, наверное, что это игра… Или что Россия им поможет. А закончится все плохо. Мне звонили родственники из Полтавы, мне звонили из Винницы, мне звонили мои подруги… Они все в шоке от того, что делает твой отец!» — объясняет девочке мать.
В результате сразу после референдума 2014 года, который Катя посетила с сияющим от счастья отцом, мать и младший брат убывают в Полтаву на огромном черном джипе в компании украинского «жирного кабана», которого мать объявляет отцом своего младшего сына. Катя остается с отцом. Отец уходит в ополчение.
На этой печальной ноте всякое действие в повести заканчивается, а следующие несколько глав являются слегка беллетризированным пересказом многочисленных очерков в российских СМИ, где восхищение подвигом дончан сильно разбавлено теми умилением и сочувствием, с которыми обычно смотрят на детей с ментальными особенностями.
Мало того, что все более или менее симпатичные герои погибают. Буквально по принципу Z-поэтки украинского происхождения Долгаревой «Погиб самый светлый парень». Многие герои, как будто, специально вводятся в текст, чтобы убить или покалечить их каким-то особо нечеловеческим образом.
Разговаривают герои, как в советских пьесах про коммунистов, т.е. практически пересказывают газетные передовицы:
«Да если подумать, и хорошо, что этот Майдан случился, – убежденно сказал Виталий, положив на стол охотничье ружье. – Так бы и жили в этом вечном дурдоме. Сейчас хоть есть повод развестись! Разведемся по-человечески, и пусть эти идиоты скачут в одну сторону, а мы в другую пойдем».
«На то он и профессор, – прервала его пылкую речь Зоя Ивановна и грустно усмехнулась. – А мы просто люди. Мы здесь не анализировали, мы здесь пахали как лошади… Край же промышленный, рабочий. Не до анализа нам было! Неприязнь к нам да, всегда была. И смеялись над нами, и издевались… Даже в советские годы это разделение было сильное: Запад, Галичина и русский Восток. Но подумать, что это у них в такую лютую ненависть выльется? Нет… – замотала она головой. – Я еще в августе четырнадцатого, бои страшные шли, а все не верила. Думала, мне просто кошмар снится, а я проснуться не могу…»
«Наш народ сильный, многое может выдержать, – тихонько продолжила Антонина Николаевна. – Конечно, вот так по-женски, как нам хотелось прислониться к кому-то! Страшно-то ведь как было, вначале особенно. Но всегда была вера, что, если совсем беда, совсем край, Россия не позволит нас убить. Мы же этой верой только и жили.
– Да, мы жили только верой, – согласилась Маша. – Иначе бы чокнулись тут все коллективно».
«Знаешь, может, я ошибаюсь… Мне кажется, толчком был инстинкт самосохранения, – сказала она. – Просто он по-разному у людей сработал. Одним было важно сохранить свою жизнь, поэтому они побежали. А для других оказалось, что есть что-то большее, чем их собственная жизнь. Они шли воевать, защищать других. Потому что это было правильно, потому что по-другому было нельзя. Это, наверное, и есть русский дух».
В общем, и дальше все в таком же ключе.
Не менее стереотипны и герои: соседи-пенсионеры, сына которых убили еще в 1980-е во время срочной службы во Львовской области; соседка — толстая добрая татарка, мужа которой засыпало в шахте; несгибаемая операционная медсестра, чей сын-старшеклассник погиб во время обстрела; юная художница, живущая со старой больной бабушкой; ослепший после ранения ополченец, старающийся не обременять свою дочь-фельдшерицу. Все эти люди нежны и ласковы друг с другом до приторности, а единственный тип конфликта, который возникает между ними – тебе пора отдохнуть, нет, я еще поработаю…
Даже брошенный удравшими в Украину соседями ирландский сеттер, которого подбирает Катя, и тот выполняет свою героическую миссию: будит новую хозяйку среди ночи, и пока она заходит в ванную, начинается обстрел, в результате которого сеттер трагически погибает, зато на Кате ни царапинки.
Разумеется, по законам жанра, в какой-то момент в плену оказывается Катин брат Ромка: бывший юный закладчик теперь воюет в ВСУ. Народная милиция ДНР накрыла его подразделение, в момент, ког всушники уже расстреляли хозяев дома и собрались по очереди насиловать их дочку. Правда, на свидании Рома говорит сестре, что он просто «рядом постоял», но Катя все равно страдает.
Чем все это кончилось, ЛИБЕРАЛ рассказывать не будет. Желающие вполне могут прочитать этот текст на Флибусте (https://fb2.top/doneckoe-more-istoriya-odnoy-semyi-798893).
В мирное время, такая повесть, как «Донецкое море», вряд ли заслуживала бы столь развернутой рецензии. Однако сейчас важно понимать, что от изображения Донецка и его жителей в современной российской культуре будет зависеть и отношение к ним в обществе. И вряд ли Донецк – и шире, всю ЛДНР — стоит описывать как заповедник советской архаики, населенный людьми, главное удовольствие которых попеть советские песни и пройти по городу с российским триколором.
