В силу возраста, я родился не «в» Украине, а «на». То есть, в Украинской ССР, одной из союзных республик. Как, впрочем, и большинство сограждан. Являясь гражданином Украины, я не могу в полной мере считать наше государство родиной. Не оно дало мне образование, не оно воспитало. Никакой поддержки от государства Украины я никогда не получал. Наоборот, само по себе возникновение Украины как страны символизирует для меня прежде всего обрушившиеся на нас безработицу, неравенство, нищету, разгул криминала, культурный упадок и бесправие простого человека.
Этим во многом определяется моя позиция касательно российско-украинского конфликта, а заодно и других конфликтов на территории бывшего СССР, коих миллион. Четко понимая, что каждая из этих стран символизирует для своих граждан ту же катастрофу, я смотрю на новомодный патриотизм, как на проявления стокгольмского синдрома — ощущение безысходности, принуждающие человека симпатизировать своему насильнику. В приложении же вышесказанного к нынешней нашей войне, я не вижу разницы в том, какой из оккупационных режимов будет править страной — московский, киевский, варшавский, или, допустим, вашингтонский. А потому и проливать кровь за любой из них — глупость и дичь. Ведь от того, что фамилия целлулоидного мужичка в телевизоре будет Зеленский, Путин, или окажется он женщиной с фамилией Санду, или Зурабишвили — да будь оно хоть чёртом лысым, суть не изменится. Ибо все они существуют исключительно для того, чтобы прикрывать циничный грабеж.
С первых дней войны на Донбассе украинская пропаганда боролась с определением гражданская война, выдумывая российскую агрессию, аж до тех пор, пока не нашаманила ее плясками с бубном, призывавшими на голову врага чуму и санкции, и прочими ритуальными камланиями в адрес восточного соседа. Война действительно стала украино-российской. Вот только гражданской она быть не перестала. И не только потому, что наиболее активно с обеих сторон все равно воюют граждане Украины (Россия, опасаясь протестов внутри страны, предпочитает слать на передовую в качестве мяса военных ОРДЛО), но прежде всего потому, что у ее участников со всех сторон — одна родина. А потому воюют они не за родину, а за свою правящую структуру. Оттуда, кстати, и жестокость сторон в отношении мирного населения — гражданские войны самые кровавые, и их идеология — по сути продолжающая традиции СССР периода развала. Как та же армяно-азербайджанская война, грузино-осетинская, или попытки оживить успешно замороженные конфликты в Молдове и Узбекистане. Впрочем, об Узбекистане — позже.
Нравится нам это, или нет, но распад СССР, прошедший относительно мирно, хотя и являлся (как говорил Владимир Путин) чудовищной катастрофой, однако он остановил расползание гражданской войны, предчувствие которой буквально воспевал Юрий Шевчук, и на которую идеально ложатся все контексты песен группы Кино. Пущенная в разнос система смогла сохранить мир, однако для этого ей пришлось децентрализоваться. Созданные для сохранения единого хозяйственного комплекса структуры оказались беспомощны в своем стремлении даже частично противостоять центробежным тенденциям. Да и война продолжала тлеть, пускай и не в таких ужасных формах — серые зоны непризнанных республик, миротворцы, казусы, вроде убийства спящего офицера ВС Армении Гургена Маргарина азербайджанским офицером Рамилем Сафаровым во время совместного обучения в рамках программы НАТО «Партнерство ради мира». Сафаров был приговорен венгерским судом к пожизненному заключению. Однако по многочисленым просьбам Баку, он был этапирован на родину для отбытия наказания, где Сафаров был встречен как национальный герой.
Даже бандитские войны были следствием энтропии несостоявшейся гражданской войны в СССР. Они утилизировали, сажали и брали под контроль потенциальных ее участников. А потому не удивительно, что спустя двадцать с хвостиком лет, эти люди и стали движущей силой добровольческого движения по обе стороны украино-российской войны . Они просто догнали войну, убежавшую от них вместе с родиной.
По сути, война в Украине, обладая всеми признаками войны двух государств, является продолжением несостоявшейся внутрисоветской войны. Что подтверждается бесчисленным количеством симпатиков РФ в Украине, и Украины в РФ. При этом этническая составляющая также не имеет значения — россиянин украинского происхождения часто оказывается даже более пробитым украиножором, чем истинный русак. Украинский гражданин и этический русский — крайним русофобом. По сути, воюют не народы, а управляющие системы внутри этих народов: путинская «суверенная демократия» и полуколониальная, в рамках которой Украина превращается в западный плацдарм для ведения гибридной войны против РФ в обмен на частичный допуск наших сограждан к западным пряникам. Не всех, конечно же, только по списку.
Именно поэтому воронка украино-российского кризиса неизбежно будет затягивать соседние Молдову, Беларусь, и даже члена НАТО и Евросоюза — Литву, объявившую блокаду российского Калининграда. Последнее, по сути, уже повод для объявления войны.
Все эти войны — следствие все тех же, пришедших из эпохи Перестройки центробежных тенденций (подальше от Москвы), на новом историческом этапе. Когда выросли поколения несоветские, для которых соседняя республика — это уже не родина. Но главное, когда орбиты бывших советских республик окончательно отрываются от прежнего центра, вовлекаясь в орбиту ЕС, Турции, Британии, или, как в Средней Азии — Афганистана. Не потому, что Афганистан является важным торговым партнером. Не потому даже, что большинство из них связаны с Афганистаном огромными диаспорами, но прежде всего потому, что Афганистан, как и Запад с Турцией способен предложить идеологическую основу, способную сплотить общество, а не московские симулякры. А поскольку общество по определению не может быть единым. Оказавшись между двумя центрами притяжения, оно будет рваться пополам. И чем хуже противоречия между центрами, тем более кровавыми будут события в этих странах.
Как выходить из сложившегося положения? Практика показывает, что наиболее эффективным способом сдерживания распадающегося общества является обеспечение его участников политическими правами: региональными суверенитетами, обеспечением прав национальных меньшинств, статусами автономий. В Европе эта система, основана на разного рода хартиях — прав местного самоуправления, широко известная в Украине хартия региональных языков. В европейской политике состоялась даже легализация сепаратистских партий — так, например, ирландские сепаратисты в Северной Ирландии получили возможность участвовать в выборах в британский парламент. Однако, увы, эти очевидные, строящиеся на поиске компромисса стратегии крайне непопулярны на постсоветском пространстве, где даже страны с федеративным устройством ведут постоянную борьбу за централизацию, или, как говорят в Москве, за укрепление вертикали.
Увы. Ибо многие войны на постсоветском пространстве начинались с борьбы вертикали против местных суверенитетов, национальных автономий. А ещё — политики принуждения к использованию государственного языка во всех сферах путем административного и законодательного давления. Так, из-за языка, началась война в Приднестровье, а сепаратистские движения на востоке Украины развились как ответная реакция на отмену пресловутого закона Кивалова-Колесниченко, допускающего использование русского языка в государственных учреждениях в регионах, где большинство составляют русскоговорящие граждане. А вот война в Грузии началась с попытки Тбилиси отобрать статус автономной республики у Абхазии и Южной Осетии. Это привело сначала к внутреннему конфликту, а потом и к большой войне с Россией, как следствие попытки решить проблему военным путем. Автономные права для ОРДЛО служили камнем преткновения в вопросе о реализации Минских соглашений. Итог — очень большая война, выросшая из региональной гражданской.
Почему так выходит? Прежде всего от отсутствия либерального мышления. От непонимания простого закона, что государство не навязывает обществу некую матрицу, которую считает важной и обязательной к выполнению, а лишь институциализирует реальное положение вещей, закрепляя его и формируя идеологию исходя из общественной данности. Собственно это и называется демократией, то есть народовластием. Вот только постсоветский бюрократ, переживший родовую травму распада СССР, боится общества, но верит в вертикаль. Именно это и становится источником войн — по сути эха являющейся гражданской войны в СССР.
